О воспитании детей

Воскресенье, 06 декабря 2015 18:19

Встреча в г. Новогрудок, Гродненская область, Беларусь, 7.07.15.

 

 

Сестра Павла: Мы все учимся – если мы ученики Иисуса Христа, то мы всю жизнь в школе, и мы всю жизнь учимся.

Какой-то четко определенной темы я не подготовила, потому что я надеюсь на то, что люди, которые приезжают на реколлекции такого типа открыты, хотят говорить, есть у них вопросы, и я предпочла бы отвечать на вопросы. Есть у меня кое-какие мысли, которые хотелось бы передать. Может быть некоторые провокационные, но это потом, а может это просто во время беседы всплывет. Так что если были бы вопросы, то было бы очень хорошо.

Маленькое сделаю вам введение именно по этой теме, о которой о. Николай сказал – насчет религиозного воспитания в семье. Это введение будет, скажем так, маленькое свидетельство из моей жизни.

У нас в семье родители были, я бы так сказала, не страшно усердными практикующими католиками, так, в меру. Но это были люди, которые очень любили читать Библию и размышлять. Т.е. может быть не читали часто Ружанец, может не часто читали каике-то молитвы по молитвенникам нашим, типа литаний. Я помню такие моменты, когда бабушка нас собирала и говорила, что нужно петь годинки, песню Деве Марии утреннюю, она ее сама очень любила, и нас собирала всей семьей, мы это пели по утрам. Помню такие моменты, что во время Великого поста мы дома пели «Гожке Жале», но это то, что организовала бабушка. Папа вел себя провокационным образом: когда мы пели те гимны в честь Девы Марии или великопостные, папа иногда запоминал какую-то фразу и после этой молитвы спрашивал у бабушки, что это значит. И вот тогда начиналась интереснейшая дискуссия. Я помню мы как дети, там 5-6 лет, мы ничего не понимали. Только мы понимали, что папа задает какой-то очень важный вопрос, и вот теперь посмотрим, что из этого выйдет. И поскольку все это было вокруг Бога или вокруг Девы Марии, то потом, когда приходило воскресенье и родители говорили «идем в костел», то хотелось иди, почему? Потому что там будет тоже про Бога, и дома было про Бога, дома было очень интересно, поэтому пойдем. Этот момент был довольно спокойный. Хотя дети не очень любят на службу ходить.

Что делал папа, когда, например, я говорила, что не хочу идти в костел? Он говорил так: «Ты слышала, как сегодня священник говорил или проповеди?» Или из евангелия, или из самого обряда службы он говорил несколько слов и начинал их по-своему толковать. И вот это было очень интересно.

Но, мои дорогие, здесь от духовного уровня перейдем чуть-чуть на психологический уровень, и не потому что я психолог, а потому что человек – это одно целое. Т.е. нельзя разделить тело и душу, психику, и образ Бога в нас, духа, нельзя этого разделять.

Как мы перейдем на уровень психический от этих религиозных вопросов? Почему я слушала что говорит папа о Боге? Потому что папа это был авторитет. И всё. Кроме этого папа умел говорить интересно, он иногда задавал очень интересные вопросы. Но, во-первых, папа был авторитет; папа это был такой высокий сильный мужчина и интересно рассказывал, у папы было много друзей. Когда они приходили и начинали разговаривать между собой, мы, дети, садились неподалеку, нам было очень интересно это слушать. И поэтому, когда папа начинал говорить о Боге, это тоже было интересно и тоже хотелось слушать. Этот момент между духовной жизнью и просто психической.

И помню, что сознательно, полностью сознательно я Бога начала с вечера, который у нас в семье случился, когда я была в 6-м классе. Мама говорит: «Будем читать Библию». Зажгли свечку, и мама читала отрывок. О чем был этот отрывок, я не помню, я только помню, что родит начали спросить, и вдруг мама говорит так: «Я верующий человек, я бы никогда не предала Бога и никогда не отказалась от веры». А папа говорит так: «Интересно, если бы к твоему ребенку приставили пистолет к виску и сказали, или ты от Бога отказываешься, или мы убиваем ребенка». Мама говорит: «Ну перестать, такого никогда не будет». И я помню эти слова, папа сказал: «С таких моментов начинается верность». Я не помню, о чем был отрывок из Евангелия, я только помню этот вечер, эту свечу, и я помню, что следующие все дни были просто другие уже. Я начала думать, во-первых, о том, что значит верность, я думала о том, верю я в Бога или нет, т.е. смогла бы я в сложной ситуации оставаться верной, или все-таки я бы сбежала, я склонялась к ответу, что я бы сбежала. Это был такой момент, который был очень важный для меня.

И следующий момент, в котором тоже участвовали и папа, и мама – мне было тогда лет 17, это был второй класс лицея. И я говорю родителям: «Я не хочу быть верующим человеком, мне это не интересно стало». Папа говорит: «И в этом неверии ты будешь мудрости искать». Да, конечно, потому что знания всякие меня с самого детства интересовали, мне было очень интересно. Ну там области географии, биологии, куча вопросов, медицина, всегда было интересно. Я говорю: «Нет, мне Бог мне уже не интересен, я его уже искать не буду, я уже Библию прочитала вдоль и поперек». Папа говорит: «Хорошо, только пойдёшь с нами на ночную службу на Рождество». Думаю, ради родителей конечно пойду. Тоже этот психологический момент, потому что так просто я бы…, но родители просят, я их уважаю, пойду. Папа встал со мной по самой середине костела, я хотела на лавку, там очень много людей, посредине люди тоже стояли, но папа говорит нет, будем стоять посередине. Ой, думаю, тяжело, потому что это ж полтора часа служба, за 50 минут не закончится как обычная, ну полтора часа стоять, народ будет во время проповеди сидеть, мы тут будет торчать. В общем, стоим. Мама еще другим двумя сестрами пошли, сели на лавку мы стоим с папой, и когда был момент Пресуществления, когда силой Духа Святого по словам священника хлеб меняется в тело Иисуса Христа и вино – в кровь, все люди встали на колени, а папа мне говорит «стой!», и я, понимаете, от шока немножко, в общем, я осталась стоять. Толпа народа, все кругом стоят на коленях, а я стою. Вот это чувство, если еще представить себе, что это конец подросткового возраста, и основная потребность – принадлежать группе, а я тут осталась одна, я бы даже сказала не стою, а торчу. Я помню все чувства до сегодняшнего дня, я это много раз рассказывала, сейчас рассказываю вам, и у меня мурашки по позвоночнику бегают. Священник поднимает хостию, поднимает чашу, а я торчу. И вдруг прорезается «мысля»: «Неужели все вот эти люди дураки, только я одна умная такая?» И с этим всем умом дурацким мне так плохо вдруг стало, они-то все ищут Бога, я-то не ищу, я уже решила отделиться, только по милости своей пошла с родителями, соблаговолила. Хорошо. Закончилась служба, вышли мы из костела, я спрашиваю: «Папа, почему ты сказал мне стоять?» А папа говорит: «Ты у меня очень умная, поэтому я уверен, что до этого момента ты уже знаешь ответ на этот вопрос». И вот так я пошла домой молча. На следующий день родители говорят: «Как твою религиозную жизнь?» Я такая сижу, говорю: «Продолжается». И тут мама говорит: «Как после того библейского вечера?» Я говорю: «Немножко по-другому, но интенсивность примерно похожа». И папа говорит: «Ну счастливой дороги!» Понимаете, вот эти моменты.

Родители, которые тебя понимают, принимают и любят, и ты все чувствуешь, такие родители, когда говорят о Боге, то это принимается, и любится, и чувствуется, и довольно легко всё. Наверно это первая вещь, о которой я хотела бы сказать. Если в семье говорить детям о Боге, то как о последствии уже. Это не может быть какое-то учительство «я тебе скажу как надо». Хотя, если ребенок робкий, и если ребенок не проявляет своего характера, что, кстати, не очень хорошо, ребенок будет слушаться и кивать, и потом в 45 лет будет говорить такой сын такой мамы на исповеди, что обижал иногда маму, говорил некрасивые слова (смеется). Вот этот момент может быть такой, это раз.

Следующий момент. Если поучать, то ребенок у которого есть свой характер, он всегда будет протестовать. Я не знаю, вы с этим встречались или нет, мои родителей с нами встречались с этим не один раз. Когда мама говорила «надо читать Ружанец», а одна из дочерей говорит «а зачем?». Так что здесь вот этот момент. И если ребенок кто-то из нас спрашивал «зачем?», то никто нас не затыкал. «Если тебе незачем, – сказал однажды папа, – то можешь не говорить». А мама однажды сказала: «Если не знаешь зачем, то пока мы будем молится, можешь сидеть и думать, зачем тебе это надо». Где-то свобода, где-то такой вызов для самостоятельного мышления, где-то провокация, но не демократия. Демократии в моей семье не было. Была свобода и свобода мышления, но не было такой демократии, что мы две вместе, все равны. Мы очень четко знали, что есть иерархия – есть папа, мама и мы, это было очень четко. Но это была такая власть, которая служит детям, но не прислуживает. Т.е. это тоже довольно четко чувствовалось. И вот этот момент потом, когда переходишь на уровень духовный, довольно легко потом этот переход сделать. То, что я говорила о своих родителях так, как говорю, это не значит, что они ошибок не совершали, что идеальные были. Вы заметили, что я говорила про несколько моментов только, которые были ключевыми. Я просто не хочу, чтобы вы подумали, «ну вот, пожалуйста, такие идеальные родители», всякое разное было. Ну у меня есть еще три родные сестры, которые вышли замуж, у которых есть дети, правда, у самой младшей пока еще нет детей. На всякий случай, чтобы не создался образ … Вот эти несколько моментов хотелось передать.

Очень тяжело молиться детям, которые воспитываются в атмосфере гиперопеки или в так называемой гиперсоциальной атмосфере. Вообще существуют такие фальшивые образы Бога у нас. Т.е. мы молимся какому-то Богу – не всегда библейскому Богу, не всегда тому Богу, который явился Аврааму, Исааку, Иакову. Не всегда. Мы иногда молимся такому Богу, про которого мы сами представляем. Очень часто этот образ Бога фальшивый.

Фальшивые образы Бога формируются при неправильном воспитании детей. И вот, например, когда идет гиперсоцаиальное воспитание, чаще всего формируется карающий образ Бога, Бог, который карающий судья. Я сейчас объясню. Если посмотреть на наше общество, то именно этого образа больше всего, т.е. у большинства людей Бог все-таки карает. Библия нам говорит о Боге, Который нам является Любовью, но до нас как-то почему-то это не доходит. Для нас Бог – это все-таки карающая личность. Это очень легко проверить, когда, например, что-то происходит с нашими детьми и говоришь человеку «полностью отдай своего ребенка в руки Бога». Какое чувство возникает после такой фразы? – Прежде всего чувство страха. Т.е. мы боимся Бога. Почему? Потому что может случится что-то плохое, если я отдам своего ребенок в руки Бога. Каркающий судья. Откуда это берется? Как с этим воспитанием связано? И что такое гиперсоциальное воспитание?

«Поздоровайся с соседкой. – Не хочу, не люблю ее. – Поздоровайся, что она потом будет думать про нас». Это на лестничной клетке, допустим. Потом дальше, в школе. Учительница говорит маме: «Ну вот, очень плохо ребенок ваш себя ведет». И то, и то, короче, все плохо. Ты приходишь домой и что говоришь ребенку? «Ах ты такой-сякой…» Ты не спрашиваешь в чем дело, почему. Во-первых, что происходит тогда с ребенком? Ребенок понимает, что маме важен не он, только мнение учительницы. В этот момент между мамой и ребенком начинается или продолжается, если уже был начат, разрыв в отношениях. Мама этого даже не осознает. Ребенок может тоже не осознавать эти чувства, которые я сейчас определяю и еще будет определять. Ребенок может еще осознавать, у ребенка что рождается только? Что ему хочется убежать от мамы. Потом он как-то выкручивается или не слушается, или каким-то образом протестует, и мама думает, что это такое случилось, и она не понимает, потому что она хотела как лучше.

Следующее чувство – это одиночество. Ребенок чувствует себя оставленным. Вопрос не выяснен, и если еще добавить к этому, что если ребенок плюс-минус 8 лет, для которого родители авторитеты, если не авторитеты, то во всяком случае кто-то великий, от которого зависит его жизнь, то получается, смотрите: этот человек, от которого зависит жизнь ребенка, несет угрозу. А почему угрозу? Потому что несет одиночество и непонимание. А поскольку родитель является для ребенка кем-то великим на пьедестале, автоматически хочет / не хочет этого ребенок, автоматически, когда ребенок начинает думать о Боге, совершается перенос авторитета, образа авторитета.

Пошел ребенок гулять во двор, а там были лужи, ребенку очень интересно залезть туда, и потом вся одежда грязная, а тут вышла одна и вторая соседка, и увидели, что мой ребенок грязный. Что я делаю? Я порчу полностью всю игру ребенку: «Как ты можешь так, ты посмотри, как ты выглядишь! И вообще, когда ты выходишь во двор, надо быть чистеньким, потому что мама не будет тебя любить». Или еще какую-нибудь еще более страшную фразу мы можем сказать.

И смотрите, одиночество у ребенка углубляется, личными какими-то моментами ребенок не будет делится тогда. И вот если так идет воспитание… Мы все говорим, что подростковый возраст очень трудный. Он трудный, потому что он гормонально трудный, сложный. Во время подросткового возраста ребенок несет огромную тяжесть, потому что развитие идет очень быстро, он сам за собой не успевает, и ему нужна поддержка. Но если до 9 лет, плюс-минус, ребенок ощущал одиночество такого рода, о котором я сказала сейчас, и которого никто не осознавал из родителей, то ребенок в подростковом возрасте начинает взрываться. Кто-то бежит из дому, кто-то не хочет ничего слушать, кто-то не хочет в костел ходить как сестра Павла, например, «уже хватит, всё», кто-то еще что-то творит. Вы это знаете сами. Но не делится, потому что он знает, что он один в этом мире. И потом с этим одиночеством ребенок растет, становится взрослым человеком. На уровне сознания как-то с этим справляется, потому что он вырос, ему кто-то понравился, начали встречаться, потом учеба, университет, техникум, потом надо замуж выходить / жениться, работа, дети, ну и жизнь так вот идет. И потом, ближе к 45-ти, начинают возникать вопросы: «жизнь не имеет смысла», «а чего я тут делаю…» Это в психологии умным термином называется «кризис среднего возраста», а это просто мы профукали нашу жизнь, а не кризис среднего возраста, пусть меня извинят все психологи (смеется). Понимаете, если вопрос вдруг… Если человек молится, то Бог может его жизнь намного раньше вдруг повернуть так, что человеку не понравится, но это будет спасительный момент. Что-то такое случится, чтобы человека остановить, Бог иногда придумывает такие поводья, останавливает нас, и тогда мы начинаем задумывается немножко по-другому. Иногда это происходит в 17 лет, когда торчишь посередине костела, иногда в 20 происходит, а иногда и в 68. Это я про одного мужчину, который сейчас у меня на терапии. Слава Богу, произошло при этой жизни, есть еще шанс побыть счастливым хоть чуть-чуть.

Такие мысли. Если на основании этого… Я понимаю, что это отрывочные мысли, особого порядка в том, что говорю нет, но я лекцию не собиралась вам читать. Если есть вопросы, возникли какие-то мысли или вопросы на этом фоне, то пожалуйста. Не обязательны вопросы, может просто возникли такие-то мысли, которыми вы захотели бы поделиться и просто что-то сказать.

Вопрос: Как почувствовать эту грань, чтобы не перегнуть палку, и чтобы для ребенка ты остался авторитетом даже несмотря на то, что наговорила учительница, или ну как-то почувствовать? Потому что один более ранимый, а второй непробиваемы ребенок.

Сестра Павла: Мои дорогие, есть один общий принцип – уважение. И теперь, смотрите, если я уважаю своего ребенка, это очень такой я бы сказала тонкий вопрос, потому что у нас уважение ассоциируется с каким-то постом, или функцией, или старшим человеком. А если ребенку шесть, то чего уважать. Есть такое момент как уважение. Если мы уважаем нашего ребенка, то уважение само нам подскажет, что в каких мы бы ни были эмоциях, надо более-мене успокоится, и просто просить «что произошло?». Даже если ребенок виноват.

Я помню такой момент, когда самая младшая сестра наша начала курить, а родители в то время уже умерли, я самая старшая в семье думаю, так, надо с ребенком поговорить. Ей тогда может было 18 лет, ну как-то плюс-минус так. Мы сидим, болтаем, она уже вертится на стуле. Я говорю: «Чего ты так ерзаешь?». Она говорит: «Ну, ты будешь против, но мне уже надо закурить». Я говорю: «Я конечно против, но если тебе это надо, то кури». «Ну вообще-то не то чтобы надо, но понимаешь… – Нет не понимаю, я бы хотела понять, что тебя довело до этого». «А, ладно, – говорит, – я закурю и тебе расскажу» (смеется). Пошла, вернулась, ну в общем начала говорить о каких-то стрессах и так далее, но она осталась в принципе сиротой, потому что без родителей она заканчивала в школу, поступала в университет. Т.е. мы там сестры родные где-то рядом были, но это знаете, это не мама с папой, много чего она добивалась собственными силами. И говорит, стрессы и все такое. Я говорю: «Да, это действительно тяжело. Знаешь, я иногда про тебя так думаю, ты одна, без родителей; мы сейчас все сироты, но ты самая младшая и одна в доме осталась жить, тут, где жили родители, ты в этом доме осталась…», и т.д. в таком духе. Говорю: «Да, я понимаю, у тебя действительно много может быть напряжения». Она на меня смотрит и говорит: «И что, и все? – Да, это все что я хотела сказать по этому поводу». Она говорит: «Чего, бросать что ли?». Я говорю: «Ну, тебе решать. Напряжение можно как-то разрядить не только сигаретами. – Ой, я знаю». Ну вот, посидела... Пошли мы с ней на следующий день в город, много там было дел, это был Люблин, не сильно большой город, но и не слишком маленький, мы там везде пешком ходили, чтобы погулять побольше. И она говорит: «Все, не могу буду курить, извини». Идет, курит. Идет какой-то дедушка, останавливает нас и говорит: «Как тебе не стыдно, идешь с монахиней и куришь сигарету!» Она так немножко опешила, а я говорю: «Дедушка, давайте, мы идем вдвоем, и мы будем сами это решать, без вашей помощи, хорошо. А если вам это не нравится, помолитесь за нее, чтобы она не только при монахине не курила, а вообще, чтобы не курила. Потому что вопрос не в том, чтобы она при мне не курила…» Малая моя идет, молчит, потом говорит: «Тебе же не нравилось тоже?» Я говорю: «Конечно». «И тебе неприятно? – Конечно. – Но ты перед дедом меня защитила? – Конечно. – Фууу… Короче, буду бросать». Может, я долго говорю, но во всяком случае это более-менее ответ на ваш вопрос.

Из зала: Т.е. надо…

Сестра Павла: Уважение.

Из зала: Дать выбор наверно, направить выбор в правильное русло.

Сестра Павла: Надо понять, что в душе у наших детей, что там кроется. Отчего гармонь поет или не поет, вот это надо понять, это первое. Не надо… Понимаете, не надо ребенка «воспитывать», ребенка надо любить. И когда ты любишь ребенка, эта любовь она сама подскажет и слова и поведение.

Из зала: Тоже по этому… Когда мой сын маленький был, я уже до того… Помню по себе, что когда у родителей спрашивал, они «не мешай, отстань». Или говорю, а они не смотрят, не отвечают, обида что-то собиралось с годами. Когда сын маленький что-то спрашивал, иногда, если получалось, присяду на уровне глаз чтоб с ним, и я объяснял, чтобы носик не мерз на морозе, чтобы щечки потер, он запоминает. С годами собиралось, т.е. общение должно быть, и с ним на один уровень опускаться. И с годами это нормально, значит, у ребенка появляются серьезные вопросы, как с мамой познакомился, и тогда не поятся этих проблем, курение / не курение. Я тебе не запрещу курить, но ты подумай, что с тобой дальше будет, ты же видишь, как ни себя ведут – ты видишь в компьютере, с этим спайсами что бывает, посмотри… насчет наркотиков. Объяснять надо, спрашивать про это всё…

(слушатель сбивчиво рассказывает случай)

Из зала: С теми же спайсами – кому-то хватает одного раза. Пусть попробует, не понравится сам бросит. Иногда надо опускаться до его уровня объяснять. Я работаю в реанимации на «скорой», к нам часто с этим сапйсами привозили повально, одна молодежь. И приходят мамы, которые плачут под дверями реанимации, не может быть, что это мой сын, да он такой хороший, да за ним не было замечено, один раз попробовал.

Сестра Павла: Откуда это берется? Когда ребенок в детстве задает очень простой вопрос и слышит то, что вы говорили – один, второй, очередной раз «не мешай», «нету времени», «мне не до тебя», ну и такого типа, то потом со следующими вопросами ребенок не обратится к родителям, а потом начинает жить своей жизнью, и родители не знают ребенка, а им кажется, что знают, и отсюда «не может быть!», потому что они не знают ребенка.

Помню такой момент, это было в Пинске. По набережной я шла, и шла мам с сыном, ребенку 7 лет, и они шли передо мной. И сын говорит, это осень была: «Мама, подожди, посмотри, как красиво падают листья с деревьев». Мама говорит: «У меня нет времени на такую ерунду, там обед надо готовить, папа с работы скоро придет». И малой вырвал свою ручку из ее руки и говорит: «Я постою». «Ну и стой, потом придешь домой». Я подхожу, говорю: «Слушай, как интересно эти листья падают, да». Он посмотрел: «Да». Я говорю: «Тебе нравится? – Нравится. – А что тебе нравится?» Он начал говорить про их движения, как они падают, и почему медленно, я ему про воздух, мы поговорили. И он говорит: «А мама ничего больше не скажу». Понятно, что маме надо готовить обед, и понятно, что надо чтобы это было сделано, и понятно, что муж придет с работы, все это понятно. Но если мужу понятно, что очень важным делом было посмотреть, как листья падают с дерева, то он после работы часик подождет обеда. Но если ему это не только не неважно, то… (смех в зале)

Из зала: Это похоже на то: «Почему ты в костел не ходишь? – А у меня времени нет».

Сестра Павла: Да-да. Получается: нет времени чтобы прогуляться, нет времени чтобы понаблюдать за чем-то, нет времени чтобы послушать что этот ребенок имеет в виду. И потом, нет времени помолиться, не времени в костел… Это потом идет по накатанной – нет времени на жизнь.

Из зала: Сестра у меня была такая жизненная ситуация как у Вас. Это было тоже в Польше, и это было во время Советского Союза. Мы поехали в гости, меня повели в костел, я был пионер. Любопытно, зашел в костел в самую середину так же, как и Вы, и вдруг в один момент все становятся на колени. Да что ж, пионеру да на колени! Я смотрю, все встали, было такое же впечатление, что я торчу, и я быстренько, долго не думал, я бабах на колени, и думаю, ну вот, теперь я как все. И вот тогда наверно первый раз я пришел к Богу.

Сестра Павла: Я помню такой момент, это было Ростове-на-Дону или Таганрог, в общем, юг России. Ребенок споткнулся на остановке, упал расшиб коленку и плачет, плюс минус 4 годика. И к маме бежит, ну мама слезы вытерла, и говорит: «Всё, не плачь, тут люди кругом стоят».

Вопрос: Я хотела спросить, что делать в ситуации, когда твой ребенок начинает тебя стесняться? Например, ты стоишь в костеле молишься, и он стесняется…

Сестра Павла: Сколько ребенку лет?

Из зала: 12 лет.

Сестра Павла: Да, это нормально. Он подросток, мальчик? Мальчик. Он подросток и ему нужен сильный родитель. Если родитель говорит эмоционально, значит не владеет собой. Если родителю надо молиться- молиться- молиться и у Бога просить сил и все такое, значит родитель слабый. И этого подросток стесняется. Подросток не стесняется самого родителя, мамы или папы, только слабости их. Приходит такой момент, когда ребенок начинает видеть, что родители не такие сильные, не такие умные, это несколько этапов. Некоторые дети это видят уже в лет пять, но в основном это приходит плюс-минус на начало школы, а потом период повторяется на других уровнях, т.е. здесь вопрос слабости. Может быть из-за того, что у ребенка где-то работает перфекционизм, т.е. надо быть умным, надо ситуацию контролировать, надо быть в порядке. А тут, например, мам расплакалась, это неприемлемо.

Что делать? Не то надо бояться того, что, во-первых, я теряю авторитет, это раз. Второе, стоит поговорить с ребенком о том, что не физическое, т.е. внешнее соответствие самое главное, что бывают разные переживания, это второе. Но здесь существует третий, а может даже самый первый очень важный момент – какую позицию в этот момент принимает папа. Если папа маму утешает и поддерживает, то сын начинает понимать, что в этой целой слабости или нежности есть что-то, чего он может быть не видит и не понимает, но это очень важно. Если папа не принимает слез своей жены, тем более, если вдруг унижает, то для ребенка такая мама будет просто позор. Что может сделать мама – это два первых момента, о которых я сказала.

Из зала: То, что от нее зависит?

Сестра Павла: Да, то что зависит от нее, она не может сделать того, что зависит от папы.

Ведущий: Еще вопрос, и я предлагаю перерыв.

Вопрос: У меня маленькая девочка 3 года и родилась вторая девочка, 10 месяцев, у них разница два года. И я вижу, она проявляет ревность, но она проявляет в таких ситуациях, когда не знает, как поступать. Например, бегает босиком, я говорю, что нельзя, она накануне болела. Она многие вещи, то, что нельзя, она специально наоборот это делает. Я не знаю, как в таких ситуациях поступать и как мне реагировать?

Сестра Павла: А много запретов у нее такого рода?

Из зала: Нет, какие-то элементарные. Я не разрешаю толкать младшую, она специально ее толкает, та ударяется головой. Более-менее она свободно себя ведет. Это больше проявилось, когда второй ребенок родился. Я понимаю это все, но не знаю, как себя вести, когда 25 раз одно и то же говоришь, терпение лопнет и разговоры не помогают.

Сестра Павла: Насчет «побегать босиком» в принципе это неплохая идея (смеется).

Из зала: Когда пол холодный, зимой…

(Из зала рассказывают свои случаи)

Из зала: Мы сами, родители, виноваты, что детей мы сами возносим на пьедестал.

Сестра Павла: Ревность, как гордыня, умирает 15 минут после смерти человека. Если ребенку год, а вы хотите обсуждать ребенка, то по тембру разговора и по повторению его имени ребенок много чего понимает. Если ребенку больше чем год, не советую при ребенке обсуждать вопросов воспитания.

Я привезла книги, можете записать названия, почитать. Если говорить вообще о книжках, то больше всего, из этой литературы, которая здесь, из психологической литературы на русском языке я предлагаю такого автора: Юлия Гиппенрейтер, из русских авторов. Она несколько написала, тут у меня одна. И если еще что-то хотите почитать, то «Как любить детей» Януш Корчак автор.

Сестра Павла: Значит, ревность. Причина ревности не полностью в появлении второго ребенка, и так всегда, т.е. это не только в вашем случае, а так всегда. Ревность начинает проявляться при появлении второго ребенок тогда, когда ребенок чувствовал до появления второго ребенок какую-то нехватку любви. Но наши дети нехватку любви будут чувствовать всегда, потому что мы, если говорить о любви, ненасытны, сколько нам не дашь все мало. Но я почему, как бы может не столько застряла, во всяком случае остановилась на этом «побегать босиком» и задала вопрос: много ли еще мелких запретов?

Часто бывает так, что мы делаем много разных запретов для того, чтобы ребенка воспитать хорошо. И вроде как это нормально, но большое количество запретов, особенно мелких, оно ребенку дает информацию, что тебя здесь не ждут. Вот так, мы, взрослые, хотим хорошо, и нам кажется, что так и надо. Но дело в том, что много запретов, особенно как с этой лужей – ну как разрешить, «пойдет, простудится», а с другой стороны, ну так ребенок в эту лужу хочется залезть. Хочешь ребенка опекать – и отсюда, от этого желания опекать ребенка может возникать момент многих запретов. Многие запреты дают ребенку чувство что тебя здесь не ждут, ты здесь не нужен, или если ты делаешь как хотят, то ты нужен, а если по-своему, то уже не нужен. Т.е. многие запреты в общем запрещают ребенку быть собой, не позволяют ребенку быть собой. И таким образом мы тоже ребенка не совсем знаем, потому что он пытается подчиниться, а какой он сам по себе мы не знаем. Я этим не хочу сказать, пусть делает что угодно, но… Я помню, как говорил мой дед: «Забор у этих соседей, у этих и у этих, можешь лезть, но на тот сарай не лезь, потому что свалишься». Что я сделала, во-первых? Полезла в тот сарай, а там просто у соседей какая-то балка прогнила, и я свалилась на полена дров. Слушайте, все было поцарапано что можно, слава Богу, ещё ничего не поломала. И что сделали папа с мамой? Пришли, посмотрели, мама говорит: «Дед сказал не лезть? – Сказал. – Хорошо.» А я плачу, ору, мне больно, истерика. Мама говорит: «Так, пошли. Полила она меня всю перекисью водорода. Папа говорит: «Ну что ж, это называется последствия, теперь стой и кричи».

В чем дело? Иногда это может казаться жестокостью, с одной стороны. Но с другой стороны, посмотрите, это подготовка к жизни. Только вопрос в том, чтобы не перегнуть эту палку (смеется), потому что в жизни нашей никогда не будет так, что нам все будут пылинки сдувать. Вот эти дети, которые опекаемые, они не возможные в школе, в детском садике, невозможные, с ними очень тяжело. Они могут быть культурными, они могут себя хорошо вести до определенной степени, но они будут выживать всех детей, которые рядом появляются.

Поэтому так, смотрите, первый вопрос. Надо было бы посмотреть, нет ли там слишком много запретов.

Следующий вопрос: нет ли, случайно, с моей стороны гиперопеки. Мне кажется, что нет гиперопеки, но, чтобы это знать, посмотрите на то, как воспитывали на то, как воспитывали вас ваши родители. Может вы, например, думаете так: мне родители вот это запрещали, то я разрешу своему ребенку. Или: мне родители вот это недодали, то я дам своему ребенку. Т.е. я за моих родителей делаю компенсацию моему ребенок, которая абсолютно вредит воспитанию. Если идет гиперопека, обязательно надо посмотреть откуда она берется. Она вредна.

И теперь если есть эти два этих момента… Хотя может только один, потому что из гиперопеки многие запреты берутся. Если есть гиперопека, стóит сначала посмотреть, откуда она берется у меня. Поскольку вы здесь находитесь именно на реколлекциях, то я советую во время молитвы в часовне, в тишине, или во время адорации, посмотрите вместе с Иисусом на то, как выглядела жизнь ваша с вашими родителями, потому что всё начинается оттуда. Некоторые психологи говорят: всё что должно было случится в нашей жизни, случай до семи лет. Может это гипербола, во всяком случае какая-то-то правда в этом есть.

И только потом надо рассматривать саму ревность. Если я чего-то ребенку разрешаю, что может немножко на грани, но если от этого ребенок не умирает, то можно ему разрешить, это раз.

Второе, если я ребенку позволяю полной грудью дышать, и, если я ребенка не отталкиваю, когда кормлю или переодеваю второго маленького, ревность будет, но она будет не такая острая. Этой агрессии будет меньше.

Вопрос: Как объяснить ребенку что нельзя? Объясняешь, а он не слышит, не хочет слышать... Два с половиной года ребенку, он не хочет слушать.

Сестра Павла: На все вопросы на самом деле есть один ответ – мало любви, по мнению ребенка. Ребенок может быть нужен, может быть ожидаем, может быть любим очень, но где-то был какой-то момент, где по его ощущениям его оттолкнули – и всё, начинается. Мы не можем за все отвечать, потому что мы многих вещей не сознаем. Там, где не сознаем мы не в ответе за это. Мы тут поговорим с вами, и я уеду, а вы останетесь тут плакать и рыдать, потому что столько ошибок, столько всего. Чтобы не было так: «Я виновата вообще полностью во всем» – это тоже не так, потому что там, где мы не осознаем, то мы не виноваты.

Смотрите здесь этот прием, о котором вы говорили: разговор на уровне глаз ребенка. Ребенок, если начинает что-то делать, он обращают на себя внимание. Если он обращает излишне на себя внимание, значит действительно ему не хватает любви. Или внимания не хватает, или может он чего-то свое хотел сказать, а не совсем внятно говорил, у папы, мамы, бабушки, дедушки, не было терпения это всё слушать, ну и всё и его предали. Этот момент может быть. Если есть этот момент – излишнее внимание нужно ребенку, значит где-то чего-то он не получил – любви, внимания, принятия.

Здесь очень важно, когда он летит прямо под машину, то все равно какие у него эмоции, его нужно схватить и держать. Но потом, когда успокоится… Я заметила, как делают один и второй шурины со своими детьми – они их вот так сажают на маленькую табуретку, сами по-турецки перед ними садятся на пол и начинают говорить. Очень похожая ситуация была с одной моей племянницей, папа ее схватил и принес домой. Она всю дорогу кричала, дома перестала кричать, покушала, села, наверно года 4-5. И вот он перед ней сел и говорит: «Знаешь с какой скоростью едет машина?» Он начал с чисто по физике: с какой скоростью бежишь ты, что может случится, если вы столкнетесь из-за этой скорости? Это была физика для класса 7-го. Она ничего не понимала, сидела, моргала и всё. Его речь длилась минут десять. После чего она выдохнула и сказала: «Больше не буду». Потом я ей говорю: «А почему ты больше не будешь? – Потому что папа такое говорил». Я заметила, у шурина дети его обожает, почему? Потому что он с ним говорит по-взрослому. Когда приехали двоюродные племянники, мальчики, началась гроза, один спросил, отчего делается зигзаг на небе, молния? А он говорит «садись», и началось лекция. Вы не представляете, как дети это слушают. Почему слушают? Потому что они, ничего не понимая, чувствуют уважение. Их приняли как нормальных собеседников, с ними нормально разговаривают.

Из зала: И они не чувствуют, что над ними насмехаются.

Сестра Павла: Уважение, да. И потом, очень важный момент. Детям нужно разрешать эксперименты. Когда племянница пошла, там конфорка горела, она хотела туда руку сунуть, помахать над огнем рукой. Шурин только сказал: «Очень медленно приближайся». Он не прекратил этот процесс вообще. «Води медленно ручкой, медленно», она медленно, и она начала чувствовать, что жарко и убирает руку. Он говорит: «Видишь, там не хорошо», она говорит: «Не хорошо». Вот эти все эксперименты… Слушайте. Любая дырка, не только розетка, куда дети пихают, почему? Возрасте 2-4-х года – это время, когда для ребенка конструктивная игра является развивающей. Поэтому, если ребенок ваш тыркает во все дырки чем-нибудь, значит он нормально развивается. Если ему это запрещать, то вы тогда останавливаете полностью естественное развитие ребенка. Что делать? Конечно, надо время на это всё. Второй шурин взял все приборчики, которыми проверяют «плюс-минус» и показывал своим девочкам: если это засунешь… Это был целый эксперимент, слабенький ток, чтобы потрясло только чуть-чуть. А если будет много, то потрясет всё, и можно даже умереть. Если у ребенка эксперимент, ребенку понятно, ему понятно, а когда запрет, этого нельзя и этого нельзя. А чего можно тогда и как жить в этом мире, когда ничего нельзя?

Я помню, с детьми в лагерь мы поехали, и я говорю: «Внимание, сейчас будут объявления». Один малой говорит: «Сейчас узнаем, чего нельзя», а второй: «Будешь разочарован, она начнет с того, что можно, она так всегда начинает. Я езжу в этот лагерь каждый год, она начинает с того, что можно. – И много можно? – Всегда больше, чем нельзя…» Во всяком случае, впечатление всегда другое.

А эксперименты с маленьким детьми – во-первых, они это обожают, возрастает доверие, взаимодействие между родителями и детьми просто замечательное, открытость, серьезное восприятие и серьезное принятие. Но конечно время и терпение надо.

Вопрос: Я понимаю, обширная тема, но вкратце, можете ли Вы рассказать о психологическом развития ребенка – вот на что нам, как родителям, нам следует обратить внимание.

Сестра Павла: Лучше это по Интернету. Или возьмите книжку по психологии развития, лучше это почитать, потому что сейчас, за пять минут я только ничего не смогу рассказать вам.

Вопрос: Про садик тогда можно спросить. В каком возрасте лучше отдавать ребенка в садик и как ребенка к садику адаптировать? Старшему очень тяжело в сад ходить, не хочет, он болеет постоянно в саду.

Сестра Павла: С этим вопросом вообще-то лучше справляются папы, чем мамы, почему? Обычно, не так, что это принцип. В силу мужской психологии, какой? Папа разрешает обычно ребенку больше, чем мама, потому что мужчина ребенка своего, скажем, как бы усыновляет, удочеряет. Это мама носит под его под своим сердцем девять месяцев, мама рожает, и материнский инстинкт он у женщин работает автоматически, нет отцовского инстинкта. Нет отцовского инстинкта. Отец, даже родной, ребенка своего усыновляет, удочеряет. Благодаря этому, именно поэтому и мама, и папа воспитывают ребенка вдвоем, женщина и мужчина, именно поэтому у ребенка столько опеки, сколько нужно, и столько самостоятельности, сколько нужно, и это прекрасное сочетание для того, чтобы вырастить интегрированную личность. И теперь смотрите. Папа всегда разрешает больше экспериментов, папа ребенка держит чуть-чуть на расстоянии от себя, даже если с ним кувыркается, и все такое, все равно, у мужчин территория она очень четкая или довольно четкая, я сейчас говорю об эмоционально зрелых мужчинах. Благодаря этому ребенок учится самостоятельности, может где-то уже начиная с шестого месяцев жизни.

Если где-то плюс-минус с шестого месяца папа довольно (если с самого момента зачатия это прекрасно, но я имею в виду уже плюс-минус сознательный возраст у ребенка) активно участвует в его воспитании, то тогда ребенок понимает, что, например, допустим, с соседом тоже хорошо, не обязательно с мамой. И ребенок чуть-чуть подрастает, и, например, папа его с собой куда-то берет, папа ребенка может оставить одного на расстоянии пяти шагов от себя. Мама этого не сделает, потому что будет пережевать и бояться. Итак, потихонечку, ребенок учится вот этому расстоянию. И потом, когда приходит время садика, оно может быть тяжелое, но не душераздирающие вопли. Иногда могут быть такие вопли, если появляется второй ребенок, а вот этого ребенок отдаем в садик. Для ребенка это изгнание, поэтому лучше сделать так – или ребенка отдаем в садик до рождения следующего, или отдаем, когда плюс-минус полгода прошло вместе со следующим ребенком. Потому что этот пришел в дом, мы его и кормим и переодеваем, а ты себе иди. Даже если вы ребенку посвятите все время пока вы дома, для него это будет изгнание в его сознании. Если коротко, там могут быть еще другие моменты. Например, бывает так, что появляется ребенок, а мы отдаем старшего ребенок бабушке на месяц или два, потому что не справляется с двумя. Это тоже изгнание.

Вопрос: И кризис трехлетнего возраста, про который говорят, он есть, или..?

Сестра Павла: Конечно есть! У ребенка закрепляется самосознания: «Я щама!», «Не тлёгай!», «Не буду!» – значит ваш ребенок повзрослел и хочет быть собой.

Хорошо, сама. «Я сама поставлю стакан». А ты знаешь, что ты ей дашь два стакана и может останется ничего. Два стакана – в принципе ничего страшного ради эксперимента потерпеть, но если мне два стакана так важны…. Ну разобьет, давай будем нести вместе по одному стакану, чтобы не разбился. Но эксперимент уже был, уже понятно.

Вопрос: Я, как священник наблюдаю зачастую ситуацию в костеле. Иногда дети неловко себя чувствуют и не знаю, как себя вести – это тема наверно важная в контексте нашей беседы. Дети начинают капризничать, родители теряются. Как поступить? Как мама должна себя вести, если ребенок до трех лет?

Сестра Павла: В Барановичах у нас в костеле есть такая часть, которую родители называют «аквариум». Это застекленная часть, куда уходят родители с маленьким детьми до 3 лет, там все, слышно все видно – алтарь, костел. И чтобы не терроризировать этих детей, что они должны ровно сидеть и всё делать как взрослые, то эти дет там играют, а родители участвуют в службе, это неплохое решение, далеко не во всех костелах есть такие возможности. Я, когда работала Пинске, у нас там в Пинске, в костеле, боковые алтари особенно один, уходил довольно глубоко, я там положила ковер. И что мы сделали – были две-три мамы, которое дежурили возле этих детей, эти дети туда приходили, они потом со временем уже знали, что это их место, они приходили со своими какие-то машинками, то еще чем-то, и там играли. Когда делалось шумно, я подходила и говорила тихонько, мы с ними договаривались. Потому что если ребенка заставлять участвовать нормально в службе до трех лет, а он сам не хочет, то понимаете, он в этот костел потом после не захочет вообще ходить. Т.е. для него костел – это место террора, «ровно сиди, молчи, не трогай, на колеи, стой», ой-ей-ей. А после трех потихонечку уже надо бы вводить нормальное участие в службе. Хотя, знаете, нас если бы нас спросить, какой смысл глубокий в службе, ой, я не знаю, кто бы из нас ответил. Иоанн Павел Второй говорил, что Евхаристия – это пик духовного развития, а если это пик, то надо туда забираться как на гору. И на самом деле это все непросто, детям очень неинтересна служба. А если еще священник говорит проповедь только взрослым, и эти дети вообще не существуют для него, а зачем вообще туда идти? Евхаристическую часть литургии они не понимают, и она пока не для них, литургию слова они тоже ничего не понимают, то зачем туда идти! Как племянница сказала: «Пойдешь в костел? – Кому я там нужна? Вот так. Ничего не понятно, с одной стороны, а с другой стороны – «тихо, стой ровно», и так целый час.

Из зала: Ну на самом деле, если ребенок громко начинает вести, лучше выйти.

Сестра Павла: Да, лучше выйти, служба важнее. Поэтому, если ребенок мешает всему костелу молиться, лучше выйти.

Вопрос: По поводу бабушек и дедушек. Можно ли им безболезненно объяснить, что у нас свои методы воспитания?

Сестра Павла: Я не думаю, что можно это сделать безболезненно (смех в зале).

Вопрос: О физическом наказании детей, оправдывает ли? У меня мальчик правда, ему уже 30 немножко…

Сестра Павла: По поводу мальчика тридцатилетнего есть классный анекдот. «Ванечка, вставай! – Не хочу. – Ну Ваня, тебе в школу пора! – Не хочу в школу, меня там никто не ждет, и никто не любит, почему я должен идти в эту школу? – Потому что, Ванечка, ты ее директор». У меня такая ассоциация с этим возрастом.

Физически лучше детей не наказывать, я имею в виду не бить, лучше не бить. Иногда бывает так, что там шлепнешь, это не беда, только вопрос в том, что, если ты это делаешь для того, чтобы ребенок понял, а не потому что у тебя нервный срыв, и я начинаю ребенка быть – это физическое насилие тогда. Насилие всегда портит личность, всегда. А если ты смотришь на ребенка, и думаешь, надо шлепнуть, потому что иначе не прекратится это безобразие. Т.е. ты не выплескиваешь свою злость не ребенка, только в данный момент не знаешь, как по-другому себя повести.

Меня папа в детстве бил, ну несколько раз я помню, ремнем своим я так получала несколько раз, но это не было что я потом не могла сесть, нет (смеется). После одного раза, он выплескивал свою злость тогда, и после одного раза, я помню, я с месяц не могла к нему подойти, хотя его обожала; процесс прощения долго длился, я чувствовала себя униженной. Но все другие разы я не помню, чтобы я была обиженная, я знала за что получила, вот что важно. И не потому, что папа разозлился и вышел из себя, т.е. было за что – я сознательно и добровольно поломала маленький велосипед, полностью, вот тогда я получила…

Из зала: Когда ребенок знает чтó натворил и получил за это, знает за что, тогда не так обидно.

Сестра Павла: Если ребенка не наказывать, ребенка не воспитаем. Библия говорит, что не любит сына, кто жалеет розги. Родители часто задают вопросы: так что, бить тогда детей? Вопрос не в этом, вопрос в педагогическое использования наказания. Ребенок должен встретиться с последствиями своего плохого поступка, и от этого детей не надо ограждать, это значит «не жалеть розги». Я не говорю, что это хорошо, нет, лучше физически не наказывать, но иногда бывает так, что не знаем, как по-другому.

Вопрос: Как быть с детьми, если старший ребенок ненавидит младшего, как быть? 18 и 12 лет. Взаимоотношения между ними – не могут найти общего языка.

Сестра Павла: Если ребенок разговаривает с вами…

Из зала: Между ними…

Сестра Павла: Если ребенок разговаривает с вами, то надо просто поговорить о мотивах, когда началось, с чего началось. Там можно много чего интересного узнать, если ребенок разговаривает. Может быть так, что не захочет говорить. Можно предложить что-то, или поговорить со священником, с сестрой, или с психологом. Одна сестра из одной конгрегации, ей за тридцать: «Есть младшая сестра, я уже в монастыре столько лет, и мне очень сложно нормально, доброжелательно с ней поговорить. Вот заноза внутри сидит, и я не могу. Много чего уже преодолела: сначала была ненависть, потом просто непринятие, сейчас вроде как принимаю, пусть себе живет, и желаю ей всего хорошего, но доброжелательности как между родными сестрами нету. Это с моей стороны, та, младшая нормально». Мы с ней начали разговаривать, что оказалось. Когда привезли ее сестру из больницы, мама сказала: «Ты уже большая, можешь справиться одна без нас, мы теперь будем заниматься твоей сестричкой». Это причина, всё, что было потом... Позакрывалось внутри всё, что только можно.

Понимаете, у каждого из нас есть какие-то раны, которые мы получили от родителей, или не от родителей, а через родителей. Потому что родители, некоторые осознавая, а некоторые не осознавая, хотели, как лучше воспитать, не осознавая. Т.е. каждый из нас с каким-то ранами живет, и мы, если хотим прийти эмоциональной зрелости, социальной, интеллектуальной, любой, мы должны сначала работать над излечением этих ран. Эти раны они тоже вписаны в наш рост, в наш процесс созревания. Почему нельзя стремиться к тому, чтобы наше воспитание было идеальным? Потому, что, во-первых, мы себя вгоняем в невроз, у человека есть слабости, и мы не можем быть идеальными родителями, 24 часа в сутки. Если мы суперродители, то мы будем идеальны максимум 15 часов в сутки. С другой стороны, наши ошибки, я бы сказала так, нужны детям для их же развития. Они потом, работая над нашими же ошибками, они учатся зрелости. В таком плане нужны наши ошибки. Поэтому, поскольку девочки совсем взрослые, потихонечку разберутся сами, если захотят. Если одна-вторая хочет быть взрослой женщиной потом, значит с эмоциями своими надо своими разбираться. И то, что вы можете сделать – это только этот момент донести, чтобы ты была красивой молодой взрослой женщиной тебе нужно разобраться с эмоциями, разбирайся. Это то, что могут сделать родители. А остальное – уже взрослые дети, и будут работать сами.

Ведущий: Мы заканчиваем нашу беседу.

 

 

Добавить комментарий


Защитный код
Обновить

2013 © SestraPavla.ru

Создание сайта
Студия Front-Web